Ребе из Пшисха рассказал такую историю о Бааль-Шем-Тове: в период, когда он работал помощником меламеда маленьких детей, как-то его хозяин собрался поехать к какому-то раввину, хотел и БеШТ поехать с ним, но тот не захотел взять его с собой. Однако р. Исраэль все равно исхитрился поехать, ухватившись за доску, прикрепленную к концу телеги. По дороге какой-то отрок-гой бросил в Бааль-Шем-Това камень, ранив его до крови…
По возвращении они заметили большое скопление народа в том месте, где в цадика был брошен камень. Собравшиеся не хотели их пропускать, прося у них дать совет, что делать, так как отрок внезапно прилип к земле и уже начал погружаться в нее, и все уловки вытащить приводили лишь к его еще большему погружению в землю.
Увидев это, Бааль-Шем-Тов спросил отрока: «не будешь больше бросать камни в евреев?» И тот повесил голову, так как не мог вымолвить ни слова…
Однако сам р. Исраэль вообще не воспринял эту историю, как чудо.
Эмунат цадиким, Маасе 19.
Пригибает гордых и поднимает кротких
В первоисточнике приводятся также объяснения на эту историю от имени рабби Леви-Ицхака из Бердичева:
Сказал рабби Леви-Ицхак из Бердичева, что еще большим чудом является то, что этот случай забылся и не оставил никакого впечатления, хотя был хорошо известен.
Подобно истории с филистимлянином Голиатом (Голиафом), о котором сказали мудрецы, что земля «захватила» его (и это мера за меру, из-за его гордыни невероятных размеров он был буквально сбит на землю, и это: «злодеев повергает в прах». А также этот гой, бросивший камень в портрет царя с целью надругательства(?)) и тем не менее, даже и после этих событий Давид продолжал служить у Шауля как и раньше и не чувствовал, что эта победа возвеличила его, как и в этой истории. И также не прославляли Давида только в связи с войной: «поразил Шауль тысячи, а Давид – десятки тысяч» — и из-за этого удостоился стать царем.
И написано[i]: «Давид – он меньший (катан)», «и праведники назовутся именем Твоим» и назывался катан также в более поздний период. И такому человеку Святой Благословенный делает явные чудеса благодаря ему самому. И объясняет еще «Смиренных украшает спасением» — когда Всевышний посылает спасение своему народу, тогда Он прославляется и восхваляется благодаря смиренным, уменьшающим себя.
«Городок небольшой, и людей в нем немного, и подступил к нему великий царь, и обложил его, и воздвиг против него большие осадные укрепления. Но нашелся в нем мудрый бедняк, и он вызволил этот город мудростью своею, но никто не вспоминал об этом бедном человеке».
Истинное добро в этом мире творится в тайне и без лишних слов. Делающий добро ради самого добра по-настоящему, а не с целью возвысить себя в глазах других, либо в собственных глазах, не ищет, чтобы его имя упоминалась наряду с добром, сделанным им. Есть немало таких, что всем своим поведением как бы говорят «из-за имени моего пусть прославит Себя Б-г», или грубым образом или очень тонким. Но у БеШТа все происходило незаметно, как бы само собой.
Кто такой «мудрый бедняк»? Бедняк, казалось бы, это человек, у которого нет ничего своего. «Мудрый» означает человек, постоянно приобретающий открывающуюся ему Сверху мудрость. Эти две определения идут рука об руку: «также как вода оставляет высокое место и стекает в низкое, так и слова Торы находятся лишь у тех, чей разум смиренный». Именно человек бедный, не считающий, что у него есть что-то свое, представляет собой сосуд, готовый принять всю мудрость и добро Сверху.
Во внутренней части Торы объясняется, что приобретение качества настоящей скромности является секретом исправления этого мира, называемого тикун и построенного на развилинах мира тоhу. Описывается в книгах, что представлял собой мир тоhу, где каждое качество существовало отдельно от других, лишь на основе ощущения самого себя, своей самобытности. В этом мире не было ни взаимопомощи, ни интеграции и ни единства. Хесед-милосердие «светило» только для себя, не оставляя место ни для кого другого, гвура-строгость также «светила» только для себя. В результате этого произошло сильное разбиение сосудов (швират а-келим), когда искры «высокомерного» света были унижены: рухнули на землю и рассеялись по всей реальности.
Эти искры нуждаются в том, чтобы пришли и собрали их одну за другой, их корень в тайне святого Имени ב»ן (бан). Гиматрия ב»ן равна гиматрии בהמה (животное), отсюда мы учим, что когда доброта человека наполнена ощущением собственной значимости и хочет, чтобы его имя громко звучало в этом мире, в конце концов, наступит время, что его имя забудется даже им самим, и осядет в физическом мире, являющимся по своей природе миром животным и немым.
Новый построенный мир, мир тикун, в основе которого святое Имя מ»ה (ма). Вся суть этого Имени – это битуль ацми (самоуничижение) – как сказал Моше: «А мы – что?». Что есть во мне, что вы на меня смотрите? Нет во мне ничего, кроме мудрости (חכמה), получаемой мною Сверху. Гиматрии слов חכמה и אדם (человек) равны, поскольку человек сотворен в центре мира тикун для того, чтобы творить добро, как написано: «Сказано тебе, человек, что добро и что Б-г требует от тебя: только вершить правосудие, и любить милосердие, и скромно ходить перед Б-гом твоим».
В книгах есть намек на образ человека, который намекает на суть исправления, поскольку он состоит из десяти сфирот, в том порядке, в котором они находятся в интеграции и взаимодействии друг с другом по трем линиям: правой, левой и срединной, где они объединяются. Это принципиально отличается от их местонахождения в мире тоhу, где они располагаются подобно детским кубикам – одна над другой.
Впрочем, как правило, добро чувствуется теми, на кого оно направлено. Это чувство заложено в саму природу мира, при сотворении которого тьма предшествовала свету. Но сам по себе свет незаметен, трудно даже представить такую ситуацию[ii].
Свет, не возникающий из тьмы, не отделенный посредством непрозрачных предметов, не виден вообще. Это означает, согласно Сефер Йецира, «добро распознает зло, а зло распознает добро». Реальность зла создана в мире для того, чтобы зло стало троном добру, то есть – внутри существования самого зла и его отделения от добра, все могут различить и опознать добро.
Также обстоит дело и в глубине души человека, в сердечных чувствах восхищения, различающих добро от зла. Вся мощь этого чувства не представляет собой ничего иного, кроме эгоизма, отделяющего нас от битуля перед Всевышним и делающего нас чувствующими и различающими[1]. Ведь именно благодаря контрастному злу, отделенному и обособленному, сердце приобретает способность восхищаться добром во всех его проявлениях.
В этой истории почти незаметно, что БеШТ творит добро. Она отличается и выделяется на фоне остальных периодов его жизни, когда он раскрывал добро с большой гласностью, совершая на глазах у всех такие удивительные чудеса, что его стали называть «обладатель доброго имени» — Бааль-Шем-Тов.
Создается впечатление, что в этот период, до своего раскрытия, БеШТ действовал согласно своей «первой натуре» склонности сердца. Праведник, до того, как от него требуется взять в руки бразды правления и занять место лидера, не находится внутри реальности по отношению к самому себе. Во всех сферах своей жизни он поглощен битулем к Благословенному Б-гу, не чувствуется своим окружением и не чувствует сам себя. Поэтому, когда он творит такое добро, что по своей природе могло бы сделать много шума, в его глазах оно воспринимается как само собой разумеющееся.
Возможно, благодаря его врожденной скромности он удостоился помощи с Небес такого уровня, что его удивительные поступки виделись со стороны как самые обычные. Возможно, что благодаря его полному битулю окружающие приписали это знамение не ему, а Благословенному Б-гу, пришедшему ему на помощь. Или еще глубже: возможно благодаря его скромности и битулю как единого целого, он не представлялся толпе наблюдателей как частное лицо, а как еврей. И с такими словами он обратился к отроку: не будешь больше бросать камни в евреев?
Сам БеШТ ощутил себя пострадавшим не как частное лицо, а как один из своего народа. Точно также и толпа поняла, что такое наказание бывает, когда бросают камни в евреев, представителем которых и представлялся им БеШТ. Теперь становится понятнее, почему остановили телегу с р. Израилем на обратном пути и не пускали ехать дальше, пока он не дал им совет. Ведь, казалось бы, они не знали вообще, что это имеет к нему отношение. Но просто, увидев еврея – решили, что он может быть причиной приключившейся беды, а также вратами надежды.
Так или иначе, именно этот цадик удостаивается того, что Святой Благословенный делает ему чудеса на глазах у всех. «Пригибает гордых к земле, кротких поднимает к высотам» – именно потому, что БеШТ был очень смиренным человеком, он удостоился в буквальном смысле унизить гоя до земного праха. Подлинное смирение обнажает корни доброты личности, являющейся буквально частичкой Б-га с одной стороны, и «доля Б-га – народ Его» (личности, самобытным образом ощущающей сопричастность общине Израиля) с другой стороны.
Кого унизит, а кого возвысит
Эта история является ярким примером выражения внутренней Торы, что смирение является внутренним аспектом сфиры малхут. Строфа, символизирующая это: «и стану еще ничтожнее в своих глазах» относится к Давиду, царю Израиля. Смирение сделало Давида стать выдающимся правителем, а Бааль-Шем-Това удостоило роли лидера своего народа.
В одну из обязанностей царя входит судить свой народ. Перед ним проходят судящиеся стороны, и он по сути является тем, кто решает кого унизить, а кого возвысить. Представляется, что именно в суде в полную силу раскрывается смиренность царя. Смирение способствует проявлению открытости ближнего, когда судья не возносится над ним, а стремится понять его, проявляя со своей стороны открытость и большую чуткость. Только таким образом можно правильно судить.
Вторая обязанность, возложенная на царя, заключается в том, чтобы повышать или понижать в должности подчиненных при царском дворе. Он назначает на должности тех, кто могли бы стать верными служителями своего народа, и иногда вынужден смещать министров с должностей. И для этого от него требуется истинное смирение. Настоящий царь – тот, кто возвысился, оставаясь смиренным – даже будучи возвеличен, он остается кротким в своих глазах. Поэтому его правление чисто от любой примеси гордыни и ощущения собственной значимости. Он на самом деле понимает, что такое величие, и умеет почувствовать и «почуять» кого пришло время возвеличить, а кого понизить.
Продолжая проводить параллели между Давидом и Бааль-Шем-Товом, необходимо также обратить внимание на два важных различия: Давид, несмотря на то, что удостоился сверхъестественной помощи в войне с Голиатом, во всяком случае должен был воевать по-настоящему с пращей и камнями. Внутри явного милосердия-хеседа Свыше была примешана также реальность строгости-гвуры. Однако у БеШТа мы видим значительно более явные чудеса, когда «освободил с миром мою душу от битвы» — без какого-либо боя. Только хесед.
[1] Проявление эго мы находим впервые в грехе Древа познания, когда глаза человека обратились к изучению самого себя: «И раскрылись глаза у обоих и осознали они свою наготу». Так родилось осознание своей самобытности, исправление которого в безыскусном осознании – наступающем, когда душа возвращается к естественному, когда человек снова отражает волю Всевышнего и свою самобытность, не считая себя при этом «пупом земли» (см. об этом подробнее в наших книгах Мудаут тивъит и Тэва йеуди).
Из книги «Факел перед рассветом» рабби Гинзбурга
http://rabbiginsburgh.ru/
[i] Это означает, что Святой Благословенный утешал Луну за то, что уменьшил ее свет и
назвал ее «меньшее светило», сказав ей, что праведники будут называться ее именем, как написано: «Яаков ее меньший сын», «Давид – он меньший» и т.д.
[ii] Если бы это было так, то вообще было бы нехорошо. Такое положение называется «постоянным наслаждением», которое вовсе не наслаждение, а скука, переходящая на определенной стадии в страдания.